Особенности новейшей поэзии
Модернизм: путь к новой гармонии. Литературный процесс начала XX
в. отмечен взаимодействием главных направлений — реализма и модернизма.
Их выразители, как известно, не принимали друг друга, вступали в острую
полемику между собой. Эстетическая борьба опиралась на существенные
позиционные различия реалистов и модернистов, но она отнюдь не исключала
глубинных контактов двух направлений.
Модернисты отстаивали особый дар художника, способного
прогнозировать путь новой культуры. Откровенная ставка на предвосхищение
грядущего или даже на преображение мира средствами искусства была чужда
реалистам. Они, однако, отразили внутреннее человеческое влечение к
гармонии и красоте, к созидательному чувству. Русская литература рубежа
веков обладала общим стимулом развития. В глубинах потрясенной
страданиями или болезненно искаженной души открывались ее спасительные
природные возможности. Здесь нужно искать источник и сближения разных
русел искусства, и его образно-стилевого новаторства. Литературные
течения модерна, противостоящего реализму, долгие годы называли
упадочническими, декадентскими. Термины «декаданс» и «модернизм» отнюдь
не однозначны, даже антиномичны.
Декаданс (от лат. «упадок») был вызван состоянием безнадежности, неприятия общественной жизни, стремлением уйти в узколичный мир1.
1Такой подход был присущ М. Арцыбашену, Ан.
Каменскому и другим. Сходные мотивы прозвучали в творчестве 3. Гиппиус, у
раннего Брюсова. В целом модернисты принципиально противопоставили себя
декадансу.
Модернизм (от фр. «новейший», «современный»), тоже отрицая
социальные ценности, избрал совершенно иную цель — создание поэтической
культуры, содействующей духовному возрождению человечества. Декадентская
эстетизация замкнутой в себе, часто порочной личности противоречила
такому побуждению.
Русский модернизм был представлен разными литературными
течениями: символизмом, акмеизмом, футуризмом. Некоторые художники
слова, организационно не связанные с этими объединениями, внутренне
тяготели к опыту одного из них (И. Анненский, М. Волошин, М. Цветаева и
др.).
Развитие модернизма имело свою историю. В острой полемике течения
сменяли друг друга, в пределах каждой группы появлялись самостоятельные
тенденции.
Тем не менее это движение опиралось на общую основу. В
деятельности любого творческого союза так или иначе сказалось стремление
к предвосхищению идеальной культуры или даже к духовной перестройке
мира (что было чуждо реализму).
Символисты защищали искусство, пробуждающее в человеческой душе
божественное начало. От мистических прогнозов своих предшественников
акмеисты отказались. Однако их идеолог и вдохновитель Н. Гумилев был
убежден: «Руководство в перерождении человека в высший тип принадлежит
религии и поэзии». Преобразующая мир цель творчества была сохранена,
хотя к ее осуществлению были намечены иные пути.
Антиэстетические, эпатирующие публику лозунги футуристов не
затенили их главного устремления. В. Маяковский определил его как
«настоящее большое искусство художника, изменяющего жизнь но своему
образу и подобию».
Освоение новейших, современных форм поэзии (отсюда название —
модернизм) приобрело особое значение именно потому, что они были
призваны выразить дотоле неведомые возможности человеческого слуха,
зрения, воображения, чувства, активизировать их силу, творящую новое
бытие. Такой идеал оказался недостижимым, но влечение к нему привело к
удивительным художественным свершениям, к развитию поэтической культуры.
Символизм
В русском символизме существовало два потока. В 1890-е гг.
заявили о себе так называемые «старшие символисты»: Н. Минский, Д.
Мережковский, 3. Гиппиус, В. Брюсов, К. Бальмонт, Ф. Сологуб (Ф.
Тетерников). Их идеологом был Д. Мережковский, мэтром (учителем) — В.
Брюсов. В 1900-е гг. на литературную арену вышли «младосимволисты»: А.
Белый (Б. Бугаев), А. Блок, С. Соловьев, Вяч. Иванов, Эллис (Л.
Кобылинский) и др. Теоретиком этой группы стал Андрей Белый.
Свои взгляды Мережковский изложил сначала в докладе (1892), затем
книге «О причинах упадка и о новых течениях современной русской
литературы» (1893). Исходным моментом лих раздумий было ощущение
неразрешимых духовных противоречий времени. Для их изживания
предсказывался подъем к «идеальной человеческой культуре» в результате
открытия божественной сущности мира. Эту цель должно было осуществить
искусство с помощью символов, выливающихся из глубин сознания художника
(в отличие от реалистического символа — обобщения жизненных явлений).
Мережковский установил три главных элемента новейшей поэзии:
«мистическое содержание, символы и расширение художественной
впечатлительности». Свою концепцию он развил в публицистических статьях и
трилогии ярких исторических романов «Христос и Антихрист» (1896 —
1905).
К. Бальмонт отстаивал иное представление о новой литературе в
статье «Элементарные слова о символической поэзии» (1900). Главным здесь
стало стремление к «более утонченным способам выражения чувств и
мыслей», для того чтобы «огласить» — «как бы против воли» автора —
таинственный «говор стихий» Вселенной, мирового хаоса. В художественном
творчестве была усмотрена «могучая сила, стремящаяся угадать новые
сочетания мыслей, красок, звуков», выразить этими средствами невнятные,
затаенные начала космоса. Столь утонченное мастерство проявилось в
богатом, подвижном, поэтическом мире самого Бальмонта.
В. Брюсов в статье «Ключи тайн» (1904) писал: «Искусство есть
постижение мира иными, нерассудочными путями. Искусство то, что в других
областях мы называем откровением». Науке было противопоставлено
интуитивное прозрение в момент творческого вдохновения. А символизм
понимался как особая литературная школа.
А. Белый выдвинул свой взгляд на новую поэзию. В статье «О
религиозных переживаниях» (1903) вдохновитель «младосимволистов»
утверждал «взаимное соприкосновение искусства и религии». В более
поздних воспоминаниях А. Белый четко определил побуждения
«младосимволистов» начала 900-х гг.: «приблизиться к Мировой Душе»,
«передать в субъективно лирических излияниях Ее голос». Мечты о грядущем
скоро прояснились.
На «политику» (события 1905 г.) А. Белый отозвался статьей «Луг
зеленый», где с опорой на «Страшную месть» Гоголя нарисовал
образ-символ: Россия — «спящая красавица, которую некогда разбудят от
сна». К мистическому постижению души родины, «сознания современной души»
призывал А. Белый, а свою концепцию назвал «религией жизни».
Все символистские программы воспринимались новым словом в
эстетике. Однако они тесно были связаны с мировой культурой: немецкой
идеалистической философией (И. Кант, А. Шопенгауэр, Ф. Шеллинг, Ф.
Ницше), французской поэзией (Ш. Бодлер, П. Верлен, С. Малларме и др.), с
языком символов О. Уайльда, М. Метерлинка, позднего Г. Ибсена.
Отечественная литературная классика дала символистам главное —
понимание человека и своей родины, ее культуры. В творчестве XIX в. были
обретены эти священные ценности. Отметим некоторые из них.
В наследии Пушкина символисты увидели слияние с царством
божественной гармонии, вместе с тем — горькие раздумья о русской
истории, судьбе личности в городе Медного всадника. Великий поэт
притягивал прозрениями в идеальной и реальной сферах жизни. Особой
властью обладала «демоническая» тема в поэзии Лермонтова, влекущая к
небесным и земным тайнам. Магнетизм исходил от гоголевской концепции
России в ее неостановимом движении к грядущему. Двойничество как мрачный
феномен человеческого духа, открытое Лермонтовым, Гоголем, Достоевским,
определило чуть ли не ведущий поиск поэтов рубежа веков. В
философско-религиозных откровениях этих русских гениев символисты нашли
для себя путеводную звезду. Их жажде прикосновения к «тайному тайных»
по-иному отвечали Тютчев, Фет, Полонский. Тютчевское постижение связей
между «теми» и «этими» мирами, соотношений разума, веры, интуиции,
творчества многое прояснило в эстетике символизма. Фет был дорог образом
художника, покидающего «родные пределы» (Блок) в стремлении к идеалу,
преображающему скучную явь неудержимой мечтой.
Непосредственным же предтечей символистов стал Вл. Соловьев. В
реальной действительности, считал он. хаос подавляет «нашу любовь и не
дает осуществляться ее смыслу». Возрождение возможно в сближении с Душой
Мира. Вечной Женственностью. Именно Она связывает природную жизнь с
Божественным Бытием, земную красоту с небесной Истиной. Особая роль и
подъеме к таким высотам отводилась искусству («земному подобию
творчества божественного»), поскольку в нем «упраздняется противоречие
между идеальным и чувственным, между духом и вещью».
Акмеизм
Собственно акмеистическое объединение было невелико и
просуществовало около двух лет (1913—1914). Но кровные узы соединяли его
с «Цехом поэтов», возникшим почти за два года до акмеистических
манифестов и возобновленным после революции (1921 —1923). «Цех» стал
школой приобщения к новейшему словесному искусству.
В январе 1913 г. появились в журнале «Аполлон» декларации
организаторов акмеистической группы Н. Гумилева и С. Городецкого. В нее
вошли также А. Ахматова, О. Мандельштам. М. Зенкевич, В. Нарбут и др.
В статье «Наследие символизма и акмеизм» Гумилев критиковал
мистицизм символизма, его увлечение «областью неведомого». В отличие от
предшественников вождь акмеистов провозгласил «самоценность каждого
явления», иначе — значение всех явлений-братьев». А новому течению дал
два названия-истолкования: акмеизм (по-гречески «высшая степень чего-то,
цвет, цветущая пора») и адамизм — «мужественно твердый и ясный взгляд
на жизнь».
Гумилев, однако, в той же статье утвердил необходимость для
акмеистов «угадывать то, что будет следующий час для нас, для нашего
дела, для всего мира». Следовательно, от прозрений неведомого он не
отказался. Как не отказал искусству в его «мировом назначении
облагородить людскую природу», о чем позже писал в другой работе.
Преемственность между программами символистов и акмеистов была явной.
Городецкий в своей декларации «Некоторые течения в современной
русской поэзии» еще резче выступил против усиления символистами
отдельных мотивов. Отсюда сделал вывод: «Искусство есть состояние
равновесия, <...> есть прочность». И звал к «борьбе за этот мир»,
«за нашу планету Землю».
Гумилев указал лишь на зарубежных кумиров акмеистов: У. Шекспира,
Ф. Рабле, Ф. Вийона, Т. Готье. Тем не менее русская классика оказала
неизмеримо большее влияние на творческий поиск нового объединения.
Пушкин покорял как открытием сочных земных красок, яркого момента жизни,
так и победой над «временем и пространством» (А. Ахматова). Баратынский
— верой в искусство, сохраняющее малый миг, индивидуально пережитое для
потомков. Тютчевское слово заставляло звучать «голос материи»
«членораздельной речью». Эти последние два наблюдения принадлежат О.
Мандельштаму. Он же позже заметил: «Не было бы Ахматовой, не будь
Толстого с «Анной Карениной». Тургенева с «Дворянским гнездом», всего
Достоевского и отчасти даже Лескова».
Непосредственным предтечей акмеистов стал Иннокентий Анненский.
«Исток поэзии Гумилева,— писала Ахматова,— не в стихах французских
парнасцев, как это принято считать, а в Анненском. Я веду свое «начало»
от стихов Анненского». Он владел удивительным, притягивающим акмеистов
даром художественно преобразовывать впечатления от несовершенной жизни.
Футуризм
В декабре 1912 г. в сборнике «Пощечина общественному вкусу» вышла
первая декларация футуристов, эпатировавшая читателя. Они хотели
«сбросить с Парохода Современности» классиков литературы, выражали
«непреодолимую ненависть к существовавшему языку», называли себя «лицом
Времени», создателями нового «самоценного (самовитого) Слова». В 1913 г.
(сб. «Садок судей II») была конкретизирована эта скандальная программа:
отрицание грамматики, синтаксиса, правописания родного языка,
воспевание «тайны властной ничтожности».
Подлинные же стремления футуристов, т. е. «будетлян», раскрыл В.
Маяковский: «стать делателем собственной жизни и законодателем для жизни
других». Искусству слова была сообщена роль преобразователя сущего. В
определенной сфере — «большого города» — приближался «день рождения
нового человека». Для чего и предлагалось соответственно «нервной»
городской обстановке увеличить «словарь новыми словами», передать темп
уличного движения «растрепанным синтаксисом».
Футуристическое течение было довольно широким и
разнонаправленным. В 1911 г. возникла группа эгофутуристов: И.
Северянин, И. Игнатьев, К. Олимпов и др. С конца 1912 г. сложилось
объединение «Гилея» (кубофутуристы): В. Маяковский, Д. и Н. Бурлюки, В.
Хлебников, В. Каменский. В 1913 г.— «Центрифуга»: Б. Пастернак, Н.
Асеев, И. Аксенов.
Всем им свойственно притяжение к нонсенсам городской
действительности, к словотворчеству (неологизмы как форма выражения
переживаний). Тем не менее футуристы в своей поэтической практике вовсе
не были чужды традициям отечественной поэзии. Хлебников во многом
опирался на опыт древнерусской литературы. Каменский — на достижения
Некрасова и Кольцова. И. Северянин высоко чтил А. К. Толстого, А. М.
Жемчужникова и К. Фофанова, Мирру Лохвицкую (по ее имени назвал страну
мечты Миррэлией). Стихи Маяковского, Хлебникова были буквально «прошиты»
историко-культурными реминисценциями. А предтечей кубофутуризма
Маяковский назвал... Чехова - урбаниста.